Читать книгу "Единая теория всего. Том 2. Парадокс Ферми  - Константин Образцов"

– И что сказал Иван Дмитриевич?

– Он интересно так ответил, в своем духе. Мол, если кто-то это и сможет сделать, то только Ильинский. А потом добавил: и не сделать может тоже только он. Как это понимать?

– Не знаю, товарищ маршал.

– Тогда ты мне скажи сам: сделаешь эти свои расчеты?

Савва задумался на мгновение, а потом твердо сказал:

– Да.

– Ну, добро. Верю в тебя, Савва Гаврилович. От имени партии и правительства это говорю. Все, иди и берись за работу.

И они снова пожали друг другу руки.

* * *

Кортеж из черных автомобилей исчез, как и появился, и площадка перед НИИ опустела. Хмурый весенний день был как будто не в духе: надвинулись тучи, посыпался мокрый снег с крупным холодным дождем, и солнце раньше времени засобиралось за горизонт. В просторном кабинете сгустились тревожные сумерки, и пришлось включить лампы дневного света, от чего стало еще тоскливее и бесприютнее.

Савва с Гуревичем сидели за длинным широким рабочим столом, заваленным высокими пачками перфорированной бумаги с расчетами, черновиками, рулонами миллиметровки, перфокартами и промасленной оберткой из-под Галиной снеди, и играли в шахматы. Партия не клеилась: фигуры словно утратили интерес к состязанию, прониклись друг к другу неожиданным миролюбием и бесцельно толклись по доске, сцепившись в итоге в неразрешимый цугцванг, явно стремясь свести поединок к ничьей. Настроение у обоих друзей было подавленным: вроде бы и защита прошла без сучка и задоринки, и оценка работы оказалась самой высокой, но то ли погода стала тому причиной, то ли усталость, то ли неожиданное осознание, к чему и насколько близко они подошли в своих изысканиях, но в голову лезли невеселые мысли и радоваться не хотелось.

Они долго играли молча. Потом Савва задумчиво произнес:

– Думаешь, наши это действительно сделают?..

– Что?

– Ударят первыми.

Гуревич покачал головой:

– Нет, не думаю. Но… Не знаю, старик. Не знаю.

– Даже при ограниченном поражении последствия для планеты могут быть катастрофическими, – заметил Савва.

Гуревич шумно вздохнул.

– Не хотел тебе говорить, но если уж зашла речь… Мне тут по секрету шепнули, что специализированному НИИ уже дали задание просчитать экологические последствия ядерного удара по Северной Америке и Западной Европе. Я лично считаю, что до этого не дойдет, просто для полноты картины анализируют… Хотя кто знает. Будем надеяться на здравый смысл.

– Я тоже только на него и надеюсь. Смогли же остановиться во время Карибского кризиса.

– Сейчас ситуация другая. Знаешь, если сравнивать, то в шестидесятые напротив друг друга стояли взвинченные, разгоряченные мальчишки с ножами в руках, вдруг осознавшие, что действительно могут пролить кровь и что дело, скорее всего, окончится двумя трупами. А сегодня это двое взрослых мужчин с крупнокалиберными пистолетами, раздраженных и, что самое главное, изрядно друг от друга уставших. Если что-то и сдерживает их от того, чтобы начать стрельбу, то только перспектива отхватить пулю в ответ, пусть и от фактически убитого оппонента. А представь, что один из них получает возможность спокойно выстрелить в лоб другому, так, чтобы точно и наверняка?

Они помолчали. В окно настойчиво бились тяжелые капли дождя. Монотонно гудели лампы под потолком.

– У меня сегодня министр спрашивал, уверен ли я в том, что смогу одолеть последний блок расчетов, – сказал Савва. – Я ответил, что да. Как думаешь, может, передумать, пока не поздно?

Гуревич удивленно воззрился на друга:

– Да ты что, старичок?! Почему?

– Чтобы не провоцировать одного из усталых мужчин с пистолетом.

– Да брось ты! – Гуревич замахал руками. – Это же я так, ради яркого образа! Ушам не верю! Неужели ты вот так можешь все бросить, когда мы в шаге от успеха? Сдаться и уступить?

Савва молчал; это молчание Гуревичу было хорошо знакомо, и оно беспокоило куда больше, чем гипотетические ядерные бомбардировки, потому что грозило крахом для совершенно понятных, близких и очень реальных для него лично вещам.

– Лично я уверен, что дело ограничится простой демонстрацией превосходства, – убеждал он. – Испытают УБВ в деле, оглушат пару каких-нибудь крейсеров, может, береговую локационную линию вырубят, а потом, как водится, используют преимущество в политических целях: америкосы откуда-нибудь уйдут, где-то уберут ракеты, мы установим социализм в каких-то отдельно взятых малоизвестных странах. Ну, ФРГ присоединим к ГДР как максимум. И все. Это вопрос первенства и паритетов, пойми.

Савва продолжал отмалчиваться. Вместе с пасмурным днем меркли блестящие жизненные перспективы. Гуревич лихорадочно перебирал в уме аргументы.

– И вот еще что, – сказал он серьезно. – Ты, дружище, конечно, гений, тут спора нет. Но как считаешь, ты один такой в мире?

Ильинский поразмыслил немного и ответил:

– Нет, не один.

– Вот! А откуда нам знать, что сейчас где-нибудь в Массачусетсе кто-то столь же головастый не работает над такой же идеей, а? Может, они уже завтра к испытаниям приступают, возможно такое, теоретически?

– Теоретически возможно.

– О чем я и говорю! И уж поверь, если у этих ребят в руках окажется аналог нашей УБВ, они колебаться не будут ни секунды. Они один раз два мирных города ядерными бомбами сожгли, сотни тысяч ни в чем не повинных гражданских, между прочим, только для того, чтобы продемонстрировать свое превосходство. Это наши еще могут раздумывать и решать, а у этих ястребов все просто, им что сипаев к пушкам привязывать, что индейцев оспой травить, что Дрезден сровнять с землей, что японцев бомбить – все едино. Об этом подумай!

– Подумаю. Мат через пять ходов.

– Ах ты, леший!

На этот раз Гуревич продержался все семь, пока его белый король не сдался черному коню в углу поля, зажатый собственными пешками и беспомощно застывшим слоном. Они еще посидели немного, поболтали о разном, потом помолчали – каждый о чем-то своем.

На другом конце мира, за океаном, была глубокая ночь. По бесконечным, прямым, как стрела, широким шоссе среди кукурузных полей и пустынь, где ветер гоняет колючие шары перекати-поле, скользят огоньки фар – это тяжелые мощные грузовики пробираются сквозь темные мили. За рулем сидят крепкие парни с красными шеями и в бейсболках, слушают радио, думают о том, как заработать сынишке на колледж или выплатить закладную за дом; иногда их обгоняют мотоциклисты в кожаных куртках, банданах, с дикими бородами, на мощных «Харлеях» – они промчатся мимо, чтобы собраться у придорожного бара с красной неоновой вывеской, где их ждут друзья, бильярд, пиво «BUD» и музыкальный автомат с музыкой кантри и рок-н-роллом. Девушка с длинными золотистыми волосами, в которые вплетены бусины и колокольчик, поет песню, сидя на высоком стуле на маленькой дощатой сцене, и в музыке растворено пространство бескрайних просторов, печаль и радости простой и суровой жизни. Грузовики минуют спящие трейлерные городки – кое-как сколоченные ступени, собачьи будки, сеточные ограждения, потрепанные флаги Конфедерации; проедут через сонный уют одноэтажных поселков, где самые высокие здания – муниципалитет и больница, обогнут сияющие россыпи огней никогда не засыпающих мегаполисов и растворятся в ночи, где-то за фантастическими ландшафтами Большого Каньона, похожего на инопланетный пейзаж. Наступит утро, откроются двери домов, мужчины поцелуют жен и детей, поедут и пойдут на работу, в мотелях отправятся на боковую усталые водители грузовиков, байкеры после вечеринки не бросят перебравших друзей и кое-как доволокут их до тесных квартир, закроются бары, откроются утренние кафе, где подают на завтрак кофе и блинчики с кленовым сиропом, и все будет, как всегда, хорошо и спокойно, и было бы просто прекрасно, если бы не мрачная, холодная, угрюмая держава за океаном. Там люди круглый год ходят в меховых шапках, говорят на грубом рычащем наречии, там тюрем больше, чем жилых домов, да и те обнесены колючей проволокой, в каждом дворе – по установке с ядерными ракетами, там водка, тягучие тоскливые песни, сугробы, шашки, казаки, безграмотность, злоба, Политбюро, генералы в каракулевых папахах и желание уничтожить все светлое и свободное, что есть в мире.